Installation: Alexander Beloff
Biomaterials: Alexander Efremov
Texts: Alexander Montlevich
В настоящее время объект находится в подвалах старой химической лаборатории.
Литургия Постгуманизма
Когда последний раз вы испытвали настоящую боль? Пытаясь подобрать примеры из собственного опыта, мы столкнемся с характерным затруднением. Боль, действительно острая и ощутимая, сегодня столь же редкий товар, как и поистине сладчайшее удовольствие. Способность претерпевать и то, и другое, в их чистом, беспримесном виде, кажется напрочь утраченной. А ведь именно эта способность и была некогда самим способом удержания человеческого в человеке, придавала рельефность жизни.Такова плата за анестезию, в которую выродились установки гуманистического разума. «Не делать друг другу больно» - вот девиз, сформулированный Ричардом Рорти, и в наиболее общем виде дающий представление о тех рубежах, на которых обитает нынешний постгуманизм, и в заточении которых мы обнаруживаем сегодня свою собственную телесность.
Боль для нашей культуры является объектом исключения, подавления, и жесточайшего угнетения. Она перестала иметь какой-либо самодостаточный смысл и ценность, и стала угрозой общему благополучию, под которым понимается плавный переход из анестезированной жизни в послежитие под мягким покровом эвтаназии.
Искусство здесь вряд ли способно выступить в качестве образца иного возможного способа жизни. Разовый удар током не снимет общий наркоз культурного человека. Сегодня даже теракт не претендует на это, что уж говорить о тех, кто скромно занимается искусством. И тем не менее, внутри отдельно взятого художественного творения существует возможность постановки под вопрос предзаданного всем нам режима минимизации чувственности, критики терапевтического разума и тотальной установки на анестезию.
Задачей художественной практики является освоение тех областей культуры, которые отодвинуты на периферию, в зону маргинального и невостребованного. И именно там, на кромке востребованности, художник и находит нечто действительно интересное, нечто, что не попадает на витрины и в спектр товаров и услуг, предлагаемых индустрией безопасных развлечений и легких удовольствий. Так уж случилось, что сегодня, отправляясь на окраины постгуманистического опыта, уходя на поиски чего-то эксклзивного, мы обнаруживаем там не только прекрасное, возвышенное, или еще что-то подобное, характерное для традиционной эстетики, но, в первую очередь, мы с извлекаем там из под завалов то, что некогда составляло ощутимую часть человеческого опыта. Эта боль, отодвинутая на перефрию, угнетенная и уже облученная гуманистической анестезией, и может быть перенесена и упакована в произведение искусства, в опус, в арт-объект, или, если угодно, в проект. Пожалуй, сегодня, для того, кто представляет собой инстанцию заинтересованной публики, искусство - это единственное средство получить не наскучившую виртуальную пощечину собственному вкусу, а вполне конкретную порцию боли. А метафоры и интерпретации каждый уже подберет те, какие ему наиболее близки. Некоторые ограничаться в своем суждении сферой чистого искусства, распознав здесь идею заземление эстетического (и вообще способности вкуса) в воображаемую телесность. Кто-то пойдет дальше и разделит с авторами их размышления над футурологическими сценариями постгуманизма, и возможно лишь единицы проникнутся тревогой перед безальтернативностью проекта терапевтического разума, с прививаемой им в добровольно-принудительном порядке всеобщей анестезией.
Боль для нашей культуры является объектом исключения, подавления, и жесточайшего угнетения. Она перестала иметь какой-либо самодостаточный смысл и ценность, и стала угрозой общему благополучию, под которым понимается плавный переход из анестезированной жизни в послежитие под мягким покровом эвтаназии.
Искусство здесь вряд ли способно выступить в качестве образца иного возможного способа жизни. Разовый удар током не снимет общий наркоз культурного человека. Сегодня даже теракт не претендует на это, что уж говорить о тех, кто скромно занимается искусством. И тем не менее, внутри отдельно взятого художественного творения существует возможность постановки под вопрос предзаданного всем нам режима минимизации чувственности, критики терапевтического разума и тотальной установки на анестезию.
Задачей художественной практики является освоение тех областей культуры, которые отодвинуты на периферию, в зону маргинального и невостребованного. И именно там, на кромке востребованности, художник и находит нечто действительно интересное, нечто, что не попадает на витрины и в спектр товаров и услуг, предлагаемых индустрией безопасных развлечений и легких удовольствий. Так уж случилось, что сегодня, отправляясь на окраины постгуманистического опыта, уходя на поиски чего-то эксклзивного, мы обнаруживаем там не только прекрасное, возвышенное, или еще что-то подобное, характерное для традиционной эстетики, но, в первую очередь, мы с извлекаем там из под завалов то, что некогда составляло ощутимую часть человеческого опыта. Эта боль, отодвинутая на перефрию, угнетенная и уже облученная гуманистической анестезией, и может быть перенесена и упакована в произведение искусства, в опус, в арт-объект, или, если угодно, в проект. Пожалуй, сегодня, для того, кто представляет собой инстанцию заинтересованной публики, искусство - это единственное средство получить не наскучившую виртуальную пощечину собственному вкусу, а вполне конкретную порцию боли. А метафоры и интерпретации каждый уже подберет те, какие ему наиболее близки. Некоторые ограничаться в своем суждении сферой чистого искусства, распознав здесь идею заземление эстетического (и вообще способности вкуса) в воображаемую телесность. Кто-то пойдет дальше и разделит с авторами их размышления над футурологическими сценариями постгуманизма, и возможно лишь единицы проникнутся тревогой перед безальтернативностью проекта терапевтического разума, с прививаемой им в добровольно-принудительном порядке всеобщей анестезией.
No comments:
Post a Comment